«Я так мечтал слушать его блеяние на иврите — и вот облом!»

Называется альбом «Убежище». На его обложке изображён чёрно-белый Макаревич. Он стоит и то ли улыбается, то ли щетинится на обжигающее израильское солнце. Наши люди в комментариях сразу переделали название альбома на созвучное матерное слово и спросили: «А что, этот дед ещё что-то нагнусавил?»

 

Нагнусавил. Разумеется, на русском. Осудил специальную военную операцию. Только одну песню спел на иврите и назвал её «молитвой». То есть России — осуждение. За Израиль — помолимся. Ничего нового от Макаревича. А наши люди, конечно, — мастера сатирического комментария. «Сейчас пойдём с ОМОНом биться за право слушать Макаревича», писали они. «Я лучше Высоцкого и Цоя послушаю». «Я так мечтал слушать его блеяние на иврите — и вот облом!»

 

Наверное, Макаревич всё-таки не отказывает себе в садистском удовольствии и читает комментарии. В последнем интервью он говорил, что россияне его разочаровали тем, что поверили пропаганде, поверили вранью. Говорил с такой гримасой боли, что выглядело так, будто все много миллионов человек, проживающих в России, сплотились против одного-единственного Макаревича. Да и СВО случилась только для того, чтобы его разочаровать.

 

«Я не скучаю по России, — говорил Макаревич. — А России, которую я любил, сегодня нет. Её испоганили». «Я не скучаю по России, я не скучаю по России», — талдычит Макаревич уже два года после отъезда. Он стал похож на заевшую пластинку своей молодости. Когда в пластинке застревала игла проигрывателя, та начинала шипеть, плеваться, повторять одни и те же слова. В Макаревиче тоже сидит игла, отравленная его собственной желчью, и теперь его удел — до конца своих дней повторять: «Я не скучаю по России, я не скучаю…» Я каждый месяц, каждую неделю, каждый день напоминаю вам о том, что я не скучаю по вам нисколечко. Да ему и не о чем больше говорить. Ну и, кроме россиян с белорусами, украинцев и жителей других бывших советских республик, на чью молодость пришлись пластинки и игольчатые проигрыватели, никто его слушать и не будет. И он в курсе.

 

Поэтому запрет — это, конечно, рекламный ход. К таким ходам, как этот, обычно прибегают артисты третьего или никакого уровня. Соединяют свой творческий продукт с политическим высказыванием и таким образом заставляют знакомиться с этим продуктом единомышленников. Они это сделают из элементарного чувства протеста, из желания отличиться от общей массы, которой высказывание не по душе. Это избитый приём. Мастера к таким разводкам не прибегают. Они выдают чистое искусство, а дальше, как оно пойдёт в массы, их не особо волнует. И то, что Макаревич к такому способу прибег, говорит о том, что в душе он не чувствует себя больше мастером. Он теперь политический «протестант». Он так захотел. Он топнул ножкой. Он тут власть.

Но есть ли власть у человека, который выходит к вам и говорит: «Я вам запрещаю пить моющее средство для посуды! Я запрещаю вам мыть руки кислотой! Я запрещаю вам есть гнилые овощи!»? Никакой. Только самолюбование или диагноз. А Цой и Высоцкий живы. И всегда доступны для россиян с белорусами.

Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.

Главный редактор ИА Regnum, писатель, журналист, член СПЧ Марина Ахмедова @Marinaslovo