У Бориса Гребенщикова открывается персональная выставка картин, а также выходит новый альбом. Корреспондент «Огонька» Мария Лащева расспросила рок-музыканта о том, как ему удается совмещать концертный график и вдохновение.
— Об этом еще никто не знает; вы первые спросили.
— Альбом называется "Время N". И выходит под именем БГ...
— БГ здесь — это псевдоним "Аквариума". В нем 9 песен. Играет там "Аквариум", плюс несколько моих любимых английских музыкантов. Записывался он в Лондоне и Санкт-Петербурге на протяжении полугода. Совсем новый материал (за исключением двух песен, которые мы иногда играли, и одной, которую мы уже выпускали. Но поскольку сейчас в интернете много всего, то, пока не выйдет альбом, никто этого не замечает). Удался ли альбом?.. Вряд ли стоит меня об этом спрашивать. Мнение автора не имеет значения: альбом делается для того, чтобы его слушали люди, и важно только их мнение. Бывает, человек говорит: "Я такой альбом записал!" — а лучше бы молчал. Пока что реакция людей, которые его слышали, меня трогает. Есть на "Времени N" вещи, которые мне кажутся очень правильными. Альбом похож на путешествие из кромешной адской тьмы в рассвет; поначалу очень мрачно. Но я этого не придумывал: в песнях отражается то, что происходит вокруг; мы — зеркало.
— С какими трудностями вы сталкивались в процессе записи?
— Главная трудность — не повторять себя, не делать то, что уже сделал, двигаться дальше — и при этом чтобы каждая песня была непридуманной, шла прямо от сердца.
— Расскажите про центральную композицию альбома — когда была написана, чем вдохновлена?
— Про "центральную композицию" — а что это такое? Боюсь, что это штамп. Альбом — цельное растение. Где "центральная композиция" в альбоме Revolver или Nevermind?
— Вошла ли в альбом песня "Время на...ться"?
— Упомянутая песня открывает альбом, хотя мне физически противно петь матерные слова в песнях. Но сел и написал; и не хотел включать в альбом. Но ничего не мог поделать: видимо, по-другому этого сказать было нельзя, а сказать нужно.
В один альбом песни объединяет то, что они в него сложились, а все лишние были оставлены за бортом. Не вошедших песен осталось больше, чем вошло.
— Это вообще важно для вас — писать новые песни, выпускать альбомы? Их уже столько было...
— Создание новых песен для меня необходимость. Это оправдание моего существования на земле. Пока еще в гроб ложиться не хочется. А раз не хочется, значит, надо писать. Друзья ждут — а новое-то когда будет? Акунин каждый раз, когда мы встречаемся, спрашивает: "Новые песни есть?"
— У вас очень продуктивный период: невероятное количество концертов, новый альбом и еще одновременно открывается ваша персональная выставка...
— Меня попросили сделать выставку моих картин в музее Эрарта. Будет около 20 работ, есть старые, 5-6-летней давности, есть новые. На выставке центральных картин тоже нет, они все для меня значимые. Я понимаю, что вы хотите историй, но я не умею рассказывать про творчество, давайте я вам лучше покажу (стремительно снимает фирменные коричневые очки, быстро ищет в смартфоне нужную папку, протягивает телефон). Можно листать. Эта называется "Утро в темном царстве, или Подражание Карлу Блехену" — она старая, я лет пять над ней работал. Каждую картину я рисую от нескольких месяцев до нескольких лет. У меня сейчас целая комната недоделанных работ. Я дома рисую. Если я буду и рисовать не дома, боюсь, я там вообще появляться не буду.
В Санкт-Петербурге открылась выставка живописных работ и рисунков Бориса Гребенщикова
Когда я рисую, я редко ставлю себе задачу нарисовать то или это. Вот есть холст, есть краски, и я каждый раз по новой смотрю, что со всем этим могу сделать. Названия тоже — я смотрю на холст и понимаю, что это должно называться вот так вот, даже если это логически необъяснимо. Причем название может быть самое странное. В Русском музее, например, есть моя картина, которая называется: "14 тысяч не знают об этом". Я начинаю с неба, а там уже как пойдет, что там я увижу. Я люблю рисовать небо. Не петербургское, просто небо — небо одно.
— Когда вы успеваете рисовать?
— Когда у меня есть время, а это обычно после двух часов ночи, и если я не падаю еще, то у меня есть возможность порисовать немножко. Я мог бы рисовать гораздо больше, но в другое время не получается, потому что некогда. А вот музыку я пишу, когда у меня есть возможность от всего уйти на пару недель.
И каждый день сидеть с гитарой или клавишами, тогда что-то начнет получаться. Но для этого нужно от всего уйти, совсем. Конечно, случаются чудеса: в 93-м году в Париже, когда мы с Булатом Окуджавой играли в Theatre de la Ville, я за две недели написал 4 или 5 песен, и все они были хорошие. А почти весь альбом "Лилит" был написан на гастролях. Иногда это получается, но редко. Вот этот альбом писался два года.
— Как думаете, можете ли вы своим творчеством влиять на умы слушателей, транслировать определенные идеи, определять настроения части общества?
— Вы знаете, я видел много людей, которые слушают песни "Аквариума", и все они были разными. Так что я никого никуда не веду. Дай бог, в лучшем случае мы позволяем людям заглянуть в самих себя. Я же говорю — мы зеркало. Каждый человек в нас видит то, что уже есть в нем.
— А если бы ваша власть над умами была безгранична, как бы вы действовали?
— Я только что в самолете пересмотрел с наслаждением фильм "Властелин колец" Питера Джексона. Первая часть очень хорошо кончается — Фродо протягивает кольцо всевластия Арагорну: "Вот оно, бери!", и Арагорн становится перед Фродо на колени и закрывает его ладонь: "Ты не за того меня принял, я отказываюсь его брать". Я, слава богу, не они, но отказываюсь точно так же. Существуют законы, и они должны исполняться, но нельзя одному человеку иметь власть над другими.
— Может ли художник, артист сотрудничать с властью?
— Это личное дело каждого; но опыт показывает, что с властью обычно сотрудничают люди, которые очень хотят заработать. Желание заработать и творчество — ну совсем разные вещи. Значительно полезнее сотрудничать со своим вдохновением. Когда ты пишешь от сердца, ты не сообразовываешь себя с тем, что нужно сказать, а говоришь то, что есть.
А власти требуется, чтобы ты говорил нечто, нужное для нее. Поэтому, если кто-то творческий сотрудничает с властью, можно точно сказать, что это происходит не от вдохновения, ему понадобились деньги или понадобилась сила.
Это как добровольно себя посадить в клетку. Такого человека жалко.
— А если без этого невозможно обойтись? Как, например, ленинградский рок-клуб был под кураторством КГБ...
— Я вам расскажу одну вещь по поводу ленинградского рок-клуба. Комитетчики тягали всех на беседы, в этом заключалось их "кураторство". Им нужно было знать, кого на какой крючок посадить. Их интересовали иностранные студенты, контакты с иностранцами, наркотики, водка — компромат друг на друга. Потому что они рассчитывали: если кто-то что-то плохое скажет, значит, того человека можно будет подцепить на крючок и тянуть из него дальше.
Но однажды, в 1986-м, в рок-клубе распоясались дружинники и арестовали нашего Сашу Ляпина, потом Гаккеля. Мы вышли на сцену и сказали, что мы не будем играть, пока нам не вернут наших друзей. Могло быть все, что угодно, но мне деваться было некуда: есть вещи, которые нельзя не сделать, если хочешь себя уважать; хамоватые "представители власти" побоялись скандала и наших ребят вернули. Вот и вышло так, что в тот день люди в рок-клубе оказались сильнее власти. Вскоре после этого и "кураторы" пропали.
Поэтому, когда кто-то сотрудничает с властью против людей, остается только пожимать плечами и жалеть человека.
Когда мы говорим о том, что власть имеет какую-то силу, мы забываем о том, что мы эту власть нанимаем. Это нанятые работники, это их наняли, это мы им даем эту силу. И точно так же мы можем ее забрать — как происходит в нормальных государствах.
Саша Кайдановский когда-то собирался снимать фильм, раскопал в архивах переписку Ивана Грозного и королевы Елизаветы и рассказывал много смешного. Иван Грозный пишет: "Сестра, ну как там?" — "Да парламент у меня что-то буйствует, не дает делать то, что я хочу", а он удивленно отвечает: "Так повесь человек пять, и не будет проблемы никакой". Вот в этом разница между государствами.
— Вы говорите об этом с улыбкой...
— Конечно. Как еще мне об этом говорить?
— Но вы признавались, что два года вас терзал гнев.
— Понимаете, когда происходят разные мрачные события, которые противоречат здравому смыслу, любой логике, то как к этому относиться? Два года я очень сильно маялся этим. Потом понял, что, несмотря ни на что, жизнь идет и нормальные люди своим числом значительно превосходят ненормальных. А в итоге правда всегда за нормальными людьми. Так что нужно не обращать внимания на временный позор происходящего, а делать то, что помогает людям.
— Этот гнев повлиял на ваше творчество?
— Новый альбом — это как раз и есть то, на чем гнев кончается. Гнева моего хватило на полтора альбома. Все, хватит.
Гнев — это именно то, что нужно бесам. Хотим мы или не хотим, но любое живое существо, которое причиняет вред другим,— это бес, демон. Он может быть в человеческом облике, но он — адское существо. За таких нужно молиться. Им страшно тяжело жить, они живут в созданном ими самими аду и хотят, чтобы мы все там жили. И не стоит им потворствовать.
Свежие комментарии