На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Театр абсурда

8 738 подписчиков

Свежие комментарии

  • ASIK
    КАПИТАЛИЗМ-ДЕНЬГИ ЛЮДЯМ ТАМ НЕТ МЕСТА,РАСХОДНИКИ."Платили всего по...
  • ПавелЗзаварзин
    Дурацкая наша толерантность позволяет всяким тварям из "наших союзных республик" пиратствовать в нашей стране... Ну к..."Платили всего по...
  • werewolf
    а чем плоха самозанятость? официальная система, ее между прочим внедрил не Агаларов, а официальные государственные ор..."Платили всего по...

Кто сохраняет русский генофонд

Коль скоро речь пошла о старообрядцах, о прошлом и будущем, добавляю (по просьбе моих друзей) материал, который, возможно, заинтересует. По крайней мере, тут есть новое знание для современного поколения. Отрывок из книги «Наследство последнего императора (книга III)»

 

  1. Новосильцева. Исчезнувшая среди старообрядцев (окончание)

дом старообрядца

Скромный дом сибирской небогатой старообрядческой семьи

          С КАЖДЫМ ДНЁМ Новосильцева засиживалась на солнце всё дольше, ощущая в груди летящую радость выздоровления. Над цветами гудели отряды пчёл — семья Потаповых держала дюжину ульев, только для себя — белый фабричный сахар считали вредным. В небольшом пруду за пределами двора озабоченно переговаривались гуси. В свинарнике хрюкали шесть свиней; в коровнике на рассвете, уже в четыре утра, требовали внимания три громадные симментальские коровы цвета кофе с молоком. К ним со всех ног мчалась Гашка, растрёпанная со сна, или её старшая сестра Мария. Ещё три дочери у Потаповых, но с ними Новосильцева не познакомилась, потому что жили они у мужей и только изредка приходили навестить родителей или помочь по хозяйству. Наёмных работников у Потаповых не было.

         Мария и Гашка несли в хлев цинковые вёдра с тёплой водой и чистые полотенца — мыть коровам вымя перед дойкой. А оттуда тащили по ведру желтоватого молока — на кухню, к сепаратору, который вертела Соломонида. Время от времени мать зачерпывала сливки деревянной ложкой и придирчиво стряхивала — не слишком ли быстро стекают.

        И сливки, и творог, и сметана с ряженкой шли только на стол. Раньше Потаповы вывозили молочное на рынок, но чехи ограбили — увели четырёх коров, пятерых лошадей и почти всех овец. Из тридцати овец остались пять, к ним три коровы и три лошади — пожилые кобылы Мушка и Красотка и престарелый мерин Хитрец.

      Оказывается, кержаки Потаповы до набега чехов держали ко всему ещё и небольшую ферму на берегу пруда, разводили диковинных для Сибири крупных водоплавающих выдр — нутрий. Но чехи и нутрий расхватали, правда, несколько грызунов не дались им в руки, сбежали.

      — Так это я, значит, с вашей зверюгой на реке столкнулась! — догадалась Новосильцева. — Она на меня хотела напасть. Значит, от вас.

      — И пусть. Больно страшные они, — призналась Гашка шёпотом. — Зубы  — жуть. Смотрит на тебя — счас так и кинется в морду, чтоб  нос отгрызьти. Тут я на чехов не в обиде. А вот токарню они разваляли — варнаки! Все станки упёрли, даже лестрическую машину утащили! Ну - станцию. Лектрическую. Совсем новая была. Станция. Динама.

       — Электростанция? Откуда у вас может быть электростанция? — удивилась Новосильцева.

       — Тятька и Никишка поставили. Зятья приходили помогать. Речка-от недалеко. На колесо мельничное динаму наладили, от неё лектричество крутилось. Станки токарные вертело. Тятенька и братья разну посуду точили на токарке, а мы раскрашивали в узоры золотом и лаком. За нашей посудой даже из Самары купцы приезжали. А теперь — всё, нет лектричества. Тятька и свет лектрический  в доме наладил. Теперь-от при свечках да на керосине сидим.

       Целый день до вечера по двору мелькали сарафаны Гашки и семнадцатилетней Марии, которая после ножиданного исчезновения Варвары, невесты Никифора, панически боялась выходить на улицу, а при виде за окном любого военного мундира пряталась в домовой подклети. Свой английский мундир Новосильцева теперь не надевала. Её переодели в гашкин свежий, хоть и немного полинявший сарафан, в простую полотняную сорочку. Отдала Гашка ей и свой белый плат, который всё время сползал Новосильцевой на затылок. Гашка, поскольку девка тринадцати лет, могла ходить и с непокрытой головой.

   Сыновья к Потаповым приезжали часто, почти всегда с жёнами. Они кланялись Новосильцевой издалека — в пояс, снимая картузы, но с разговорами не приставали, и она держала себя тихо, скромно, как и положено у старообрядцев. 

В один из вечеров Абрам Иосифович неожиданно спросил Новосильцеву:

— Мёрзнешь в бане?

— Нет, не мёрзну… — почему-то испугалась она.

— Мёрзнешь. Холодеет, осень близко. В избу перейдёшь. Оружье в дом не неси — грех.

Пришлось Новосильцевой спрятать пистолет и патроны в бане — Никифор показал свой тайник.

В светёлке ей дали маленькую комнату с единственным окном на деревенскую дорогу. К общему столу Потаповы её всё-таки пока не сажали, еду носила Гашка ей прямо в светёлку, в посуде для чужих.

- Когда совсем здоровой станешь, с нами сядешь, - пояснила, будто извиняясь.

Нигде в европейской России Новосильцева не видела таких крестьянских домов, как у Потаповых. Уж избой-то его не назвать. Сложен из вечной лиственницы, на два этажа. Восемь комнат, каменная подклеть, где можно ходить во весь рост. Дощатые полы окрашены дорогой фабричной краской. Стены изнутри оштукатурены, и на каждой — весёлые яркие, хоть и примитивные, картинки на деревенские сюжеты или сказочный орнамент с церковно-византийскими мотивами. Никифор и Гашка постарались.

К дому примыкали хозяйственные постройки — огромный хлев, конюшня, сеновал, двухэтажный овин с печью для сушки ржаных и пшеничных снопов, овчарня. Крепкие стены, утеплённая крыша. Староверам нет нужды даже в сорокаградусные морозы брать скотину в дом, когда трещат и раскалываются деревья. А вот в сёлах европейской России крестьяне даже при небольших морозах часто вынуждены заводить скотину в избу, превращая её в скотный двор.

Потаповы жили выселком. Село Раздольное в двух верстах, теперь названное чехами Новой Прагой, было сплошь старообрядческим. Рассказывала Гашка, что дом у Потаповых не самый лучший и хозяйство не самое большое. И всё равно, Новосильцева поражалась, насколько жизнь и быт скромных старообрядцев Потаповых отличались от жизни подавляющего большинства русских крестьян в Центральной России и особенно в  Малороссии с её чудесным мягким климатом и лучшим в мире жирным чернозёмом. Но даже крестьяне-малороссы и мечтать не могли о таких просторных, удобных, тёплых  двухэтажных домах, а уж об электричестве - и подавно.

Почти вся крестьянская Россия жила так же убого, тяжело и беспросветно, как и полтысячи лет назад, Особенно недоумевала Новосильцева, снова и снова вспоминая крестьянство Малороссии, где не знали ни лютых морозов, когда земля промерзает на три метра вглубь, ни страшной летней жары континентального климата, ни беспощадного осенне-весеннего гнуса. И избы в благословенных южных краях почти все с земляными полами, хаты сложены из самана — сырого глиняного кирпича, смешанного с соломой. Крыты тоже соломой, иногда камышом. А уПотаповых дом под железом, в деревне — больше под берёзовой дранкой, но есть даже черепичные крыши, но это, конечно,  у зажиточных.

Что уж говорить о Псковщине, где крестьянин половину зимы кормит скотину сеном, а потом до весны — соломой с крыши.

Или в Смоленских краях, где большинство крестьян ест хлеб «пушной» — пополам с мякиной, отчего крестьянские дети страдают кишечными болезнями и многие умирают в раннем возрасте.

Или в Тульской губернии, где, как почти и по всей России, голод, словно по дьявольскому расписанию, повторяется один раз в пять лет, и трупы умерших, распухших от голода валяются по обочинам сельских дорог. На этих же дорогах — полицейские и даже армейские заслоны не пропускают голодающих в города, где люди ищут спасения от голодной смерти.

Теперь Новосильцева поняла, что имел в виду Лев Толстой, когда говорил: для тульского крестьянина неурожай не тогда, когда не уродила рожь или пшеница. А когда не уродила лебеда! Ибо ядовитая лебеда для крестьянина — главный продукт, без которого нет хлеба. «На границе Ефремовского и Богородицкого уездов, — писал Лев Толстой о голоде 1890-х годов, — положение худо. Хлеб почти у всех с лебедой… Если наесться натощак одного хлеба, то вырвет. От кваса же, сделанного на муке с лебедой, люди шалеют».

В это время эшелоны и пароходы с превосходной русской пшеницей шли из крупных, в основном, помещичьих хозяйств и немецких экономий на продажу в Западную Европу. Россия, не способная справиться с регулярным голодом, была самым крупным заграничным продавцом пшеницы и ржи. Голодающая Россия не только Европу заваливала дешёвым хлебом, она даже до Америки дотянулась, время от времени вызывая кризис на американском хлебном рынке. Излишки зерна собственники — помещики и немецкие колонисты — перегоняли в водку и продавали через густую сеть распивочных и еврейских шинков.

По крайней мере, две важнейших причины достатка староверов и бедности огромного большинства крестьян в России и Зауралье стали Новосильцевой ясны.

Для старообрядца труд не проклятие, не наказание Божье за первородный грех Адама и Евы. И даже не средство существования. А , прежде всего, исполнение важнейшей Божественной заповеди, возвышающей человека и открывающей ему путь к жизни вечной: Господь трудился шесть дней в неделю, на седьмой отдыхал. То же и человеку заповедал. Труд — религия старообрядца, ежедневная молитва, связывающая с Богом, его путь к спасению.

Кроме того, Потаповы вели хозяйство по науке. Рядом с книгами духовного содержания на полках у них стояли выпускаемые министерством земледелия серии брошюр «В помощь аграрию» — о современных методах обработки почвы, о племенном животноводстве, о разведении пчёл, о разумном севообороте, о лучших гибридных семенах. Их читали и изучали по вечерам всей семьёй.

Второе, огромное преимущество старообрядцев перед остальным православным крестьянством, оказалось не моральным и даже не чисто экономическим. Шире — политэкономическим.

По законам империи, ещё с екатерининских времён, старообрядцы платят все налоги в двойном размере. Но они не платят государству самый большой, самый разорительный и губительный налог — налог водкой.

КРЕПКИЙ алкоголь проник в Россию во времена Ивана Грозного, рецепт приготовления спирта из чистого зерна подарили русским католические монахи. До этого тысячу лет Русь пила только слабоалкогольные напитки — медовуху, пиво, квас и то по редким праздникам.

Поначалу спирт использовался как врачебное средство и продавался только в аптеках. Но очень скоро выяснились его наркотические свойства. В массе своей русский человек, особенно с примесью финно-угорских генов, из-за физиологических особенностей организма беззащитен перед крепким алкоголем. У большинства русских, как и у северных народов России и родственных им коренных жителей американского континента, а также у кельтов (ирландцев, валлийцев) и северных европейцев печень не вырабатывает достаточного объёма пептидов, разлагающих алкоголь на углекислоту и воду. Поэтому у этих народов привыкание к алкоголю возникает очень быстро. А пьющий по-чёрному русский мужик за шкалик отдаст всё.

И сметливые бояре подсказали царю-батюшке Иоанну Васильевичу Грозному  замечательный способ наполнять казну — «пьяными» деньгами. То есть, подсадить собственный народ на наркотик. Тогда и появились на Руси первые «царёвы кабаки» с двуглавыми орлами на вывесках. Право торговать водкой казна отдавала на откуп частным лицам. Те клялись не утаивать от власти доходы и на том целовали крест. Потому и назывались целовальниками. Правда, нередко откупщики обходились без целования креста, поскольку исповедали другую религию, чаще всего иудаизм.

Однако прошло не так много времени, и повальное отравление русского народа  натолкнулось на глухое, потом открытое и яростное сопротивление самого народа. Силу ему дала вера. Именно она в дониконианские времена спасала большинство податного населения от алкогольного самоистребления.

Дореформенная Русская православная церковь сыграла огромную роль в спасении народа: объявила употребление водки и табака смертными грехами.

Но в 17-м веке, после раскола, новая, никонианская, церковь запреты водку и табак постепенно сняла. Пьянство стало возвращаться в русскую деревню, в казну опять потекли лёгкие «пьяные» деньги. Преступные деньги.

Только староверы остались несокрушимо твёрдыми поборниками абсолютной трезвости. Полностью запретили себе крепкий алкоголь и табак. Пиво кое-где варили — несколько раз в году, как прежде, по праздникам.

Но даже петровские реформы, которые сопровождались зверскими способами выкачивания денег из податных сословий, не смогли превратить Россию в страну алкоголиков. А государственное преследование старообрядцев только укрепило их дух и традиционный, не оскверняемый водкой и табаком образ жизни. Потому-то старообрядца всегда и сегодня легко узнать в толпе: мужчины высокие, сильные, живут до преклонного возраста. Даже у седобородых моложавые гладкие лица. Женщины им под стать, в большинстве красивые, сильные, легко рожают, младенцев вскармливают до года исключительно грудным молоком. В «мирской» же, никонианской,  крестьянской России детей отлучают от груди очень скоро, максимум через месяц — мать тоже должна работать на барина или на откуп, как правило, четыре-шесть дней в неделю. Молоко у неё сгорает, основной пищей младенца становится жёваный хлеб, здоровье народа губится с младенчества. Потому-то большинство крестьян в России — низкорослые, худые, с гнилыми зубами, часто с признаками кретинизма, и умирают они рано от болезней и вообще от усталости жизни.

И всё же долго царская власть не решалась сделать пьяные деньги главным поступлением в казну. Вплоть до восшествия на престол Николая Второго. В недобрый час малоумный царь назначил главой правительства будущего графа Сергея Витте, которому не давал покоя реформаторский зуд.

Он остался в истории не только графом «Полусахалинским» — так его прозвали, когда в Портсмуте на переговорах с японцами по итогам войны Сергей Юльевич неожиданно сделал японскому императору подарок — южную половину острова Сахалин, богатую углём, нефтью и другими сокровищами недр. Японцы, обалдели.  Ресурсы Японии были на исходе, продлись война еще полгода, и Японии, а не России пришлоь бы хлопотать о  щадящих условиях капитуляции. А тут подарок с неба свалился. Так легко Россия еще не разбрасывалась территориями.

Но прежде всего, Витте прославился своей «золотой реформой». Смысл её был в привязке бумажных денег золотому эквиваленту. Рубль стал свободно конвертируемым. В любом банке ассигнации свободно менялись на золото. И до сих пор лукавцы от экономики считают «золотую» реформу Витте образцом государственной мудрости. Как же: рубль стал котироваться во всех зарубежных банках! Но твёрдая валюта при незащищённом внутреннем рынке открывает путь к массовому импорту товаров и капитала. И к удушению собственной промышленности.

 Свободный обмен рубля на золото обернулся тем, что золото мощной рекой и так же свободно потекло из России. За такие реформы, вообще-то говоря, полагается виселица или, в лучшем случае, каторжные работы с конфискацией имущества реформаторов, Император выдал Серге.ю Юльевичу очередной орден. 

К началу 1915 году покупательная способность рубля катастрофически упала, золотой рубль на чёрном рынке сначала шёл за 20 рублей ассигнациями, потом за 200, 300, 500 рублей. а вскоре  покупать или обменивать стало нечего.  Золотые "николаевки", империалы, а также серебряная и даже медная монета совсем исчезли из оборота.

Но и бумажных денег уже не хватало, экономика оказалась обескровлена.

Казначейство бросилось выпускать бумажные деньги в огромных объёмах, чем спровоцировало бесконтрольную инфляцию и безумный рост цен — уже в 1916 году рабочий Петроград голодал. Дошло до того, что в качестве разменной монеты Госбанк и казначейство постановили использовать почтовые марки, на которых печатали: «Имеют хождение наравне с серебряной монетой».

марки наравне


Марки не имели защиты от подделки. Поэтому не только в провинции, но и даже в столицах частные типографии тайно печатали деньги-марки без ограничений.

Мало того, фальшивые русские марки стала выпускать Германия. Правда, в качестве оружия


информационной войны. На оборотной стороне марки

 

немцы печатали«Имеет хождение наравне с банкротом серебряной монеты».

В разгар войны финансовая система империи рухнула, утянув за собой всю экономику[1]. Таким оказался итог гениальной «золотой» реформы.

Однако поистине шедевром графа Витте стала не «золотая», а алкогольная реформа.

Именно С. Витте в полном объёме воскресил «пьяный» бюджет. Была введена монополия государства на продажу крепких напитков. Отныне все доходы от водки в виде акцизов, прямых и косвенных налогов пошли в казну.  Продажа крепкого алкоголя постоянно увеличивалась. Целенаправленное спаивание народа в Российской империи обернулось горем не только для деревни, но и для города.

запил

И. Л. Горохов (1863-1934). «Запил»

НЕОЖИДАННО Россия, прежде всего крестьянская, ответила на «пьяную» реформу мощными протестами. Не только деревни, крестьянские общины, а даже целые уезды добровольно отказывались от употребления водки, и полностью запрещать её продажу на своих территориях.

Власть ответила жестокими репрессиями — арестами особенно активных трезвенников, массовыми порками населения. Пороли всех без разбору — вплоть до стариков, женщин и детей и даже священников. Вождей движения за трезвость вешали.

не пущу

В. Е. Маковский (1846-1920). «Не пущу!» (по синим вывескам легко узнаётся дешёвый кабак).

НАРОДНОЕ сопротивление было подавлено. И только с началом войны правительство пошло на разумную меру: ввело сухой закон. Правда, в нем оказалось масса лазеек, но все равно это было на редкость верное решение, которое трудовая Россия приняла с радостью и надеждами. Даже большевики подтвердили царский указ. Сухой закон в СССР действовал до начала 30-х годов.

А старообрядцы, как всегда, устояли. Хотя и в их среде начался процесс  «обмирщения» — некоторые, в основном, столичные богачи, приобщались к европейскому платью, укладу жизни, учились в лучших университетах Европы, пили вино и даже курили. Делали большие деньги и развернули невиданное меценатство и поддержку революционных партий. Тем не менее и Гучковы, Рябушинские, Третьяковы, Морозовы и Мамонтовы оставались носителями лучших качеств русского народа — религиозного трудолюбия и здорового образа жизни.

Вот почему, решила Новосильцева, нет среди старообрядцев системной бедности, а нищеты — и подавно.

— Не, бедные  у нас бывают, - не согласилась Гашка. - Слыхала от людей.  Сама не видела.

— А воровство? 

— Попадаются. Но с крадунами у нас быстро.

— Руки отрубаете?

— Ещё чего! — возмутилась Гашка. — Верно, у вас, у московских, отрубают. У нас по-другому.

— Как же?

— Коль попадётся какой нехристь на воровстве, тогда собирают всю деревню. Каждый подходит и говорит вору: «Отрекаюсь от тебя, злодей, навечно!» Потом, коли возраст у крадуна подходящий, сдаём его вашему царю в солдаты. А ежели возраст не подходит, староста пишет бумагу царскому начальству, вся деревня её подписывает. И по той бумаге вора ссылают на край Сибири, а то и дальше — на Сахалин. Так всегда делали, — уточнила Гашка. — Теперь не знаю, как. Сейчас другие напасти — вылезли из преисподней чехи, белые, зелёные всякие…

— А красные?

— Красных у нас нету, - заявила Гашка.

А Мария добавила шёпотом:

- У нас партизаны свои, не красные. В других краях, слыхать, есть и красные. Про наши не слыхала.

— А что Варвара?

— Ищем. Никеша с Серёнькой ищут. Какую неделю уже.

И ещё один важный вывод сделала Новосильцева из своих наблюдений.

«Мирские» русские, в массе своей, — народ со слабым чувством национального единства. У старообрядцев, наоборот, необычайно сильны солидарность, взаимовыручка и доверие друг к другу. Как у евреев, а, может, и ещё сильнее. Но, в отличие от евреев, давать деньги в рост староверы считают непростительным грехом. В делах со своими обходятся без письменных договоров и обязательств, несмотря на поголовную грамотностью. Всё на честном слове. Обмануть своего или украсть старообрядец может только раз в жизни. 

Постепенно Новосильцева втягивалась в хозяйственные работы на подворье. Сначала ей доверили собирать яйца в курятнике, потом давать лошадям сено и овёс, гонять гусей на выпас. Скоро Гашка научила её доить корову, и Новосильцева была в восторге, когда надоила первое своё ведро...

(Если кому интересно, что было дальше и до того, можно сходить сюда: http://ng-volynsky.ru)

[1] Талантливый русский писатель, лауреат Нобеля Иван Бунин в своей книге, довольно омерзительной, «Окаянные дни» заявляет, что большевики «разрушили цветущую страну». Иван Алексеевич солгал: большевикам страна досталась уже экономически разрушенной и разваленной на массу национальных «государств», «республик» и «ханств» (около 65 новообразований).

[2] Где твоя красная большевицкая шлюха? Давай её сюда, или расстреляем всю твою семью! (нем.).

[3] Двор.

[4] Voňavka — духи (чешск.).

[5] Красная шлюха здесь!

[6] А вот и я! Вы же меня ждёте, мальчики? Верно?

 

Ссылка на первоисточник

Картина дня

наверх