Продолжая тему жертв нацизма в концлагерях, должен сказать, что меня всегда смущало, что центральное место в ней уделяется страданиям и мучениям узников, а не их сопротивлению. Ведь самое поразительное в концлагерях — это не издевательства нацистов и не убийства пленных (всё-таки концлагеря были созданы для этого), а та сила духа, которая вопреки голоду, издевательствам и газовым печам заставляла многих узников оказывать сопротивление там, где оно, казалось бы, было обречено.
Сопротивление в концлагерях — будь то внутреннее намерение бороться против нацизма в их логове или уже организованные действия и тем более саботаж и побеги — это высшее проявление силы духа во время Войны. Понять, как это в принципе возможно, как способно зарождаться такое намерение в обречённом на смерть человеке, рассказать на примерах, как это происходило — вот самый важный урок концлагерей! Как нравственный, так и практический. Тем более что большую и даже центральную роль в движении сопротивления в концлагерях играли именно советские военнопленные.
Изучению этой роли посвящена замечательная монография «Сопротивление советских военнопленных в нацистских концентрационных лагерях и центрах уничтожения: история и память». В ней собраны и систематизированы самые разные — от крупных вроде побега Печерского из Собибора и массового побега из Маутхаузена до малоизвестных — случаи и формы сопротивления. Это поистине энциклопедия концлагерного героизма, пусть и рассказанная сухим языком монографии. Авторы намеренно изучают именно сопротивление советских военнопленных, по той причине, что до сих пор (!) этого никто системно не сделал — но в книге нет никакой предвзятости.
Так, в ней приводятся такие цифры примерной статистики разных исследований о побегах военнопленных: «в ходе Второй мировой с территории Третьего рейха было совершено от 250 тыс. до 400 тыс. успешных побегов. Каждый месяц предпринималось около 10-15 тыс. попыток... К 1 мая 1944 г. в нацистских документах среди успешно совершивших побег числилось в общей сложности 66 694 красноармейца». То есть чисто количественно советские военнопленные составляли меньшую часть сбежавших (хотя статистика явно неполная), однако авторы поясняют, что до весны 1942 года шансы наших бойцов на побег был в принципе минимален, так как гитлеровцы их тут же уничтожали.
Ещё в марте-июне 1941 года в Третьем рейхе поставили задачу тотального уничтожения «комиссаров», которых нацисты видели в большинстве советских военных. Их сразу лишали статуса военнопленных, передавали в руки гестапо для ликвидации. Многих из них даже не регистрировали при прибытии в лагеря. Так, в первые месяцы войны были уничтожены до 45 тысяч красноармейцев.
«Смысл геноцидальной политики заключался в уничтожении максимального количества представителей «идеологического врага» и лишь со временем рейх был вынужден приостановить подобную практику в силу нехватки рабочих ресурсов». Говоря проще, неудавшийся Блицкриг вынудил гитлеровцев приостановить уничтожение советских военнопленных, чтобы использовать их рабочую силу.
Но даже в таких условиях, в первый же год войны советские пленные проявляли героическое сопротивление, которое, как правило, завершалось их гибелью. А условия охраны советских военнопленных (особенно офицеров) были жёстче, чем других пленных. Так, «при направлении на работу советских офицеров, соотношение их числа и охранного персонала составляло 1:5, для рядового состава — 1:10, в то время как, например, французские военнопленные охранялись 1:50». Понятно, кому было легче сбежать.
Но тем важнее, что советские военнопленные и особенно офицеры становились источником высокого духа и организаторских способностей, которые превращали концлагеря в точки сопротивления под носом у эсэсовцев.
«Во многих свидетельствах отмечались дисциплина и патриотизм советских военнопленных. Дисциплина являлась частью армейского опыта. В критических условиях она позволяла сохранять или достаточно быстро формировать объединения, способные действовать сообща и решать поставленные задачи. Патриотизм же основывался на служении Отечеству, которое они защищали на поле боя.
Патриотизм и дисциплина поддерживались лидерами группы — офицерами. Их опыт планирования, воинский авторитет играли значимую роль в организации сопротивления. В частности, комиссары, которых нацисты не смогли уничтожить во время »специальных акций», продолжали руководить подпольной деятельностью. [...]
Обращаясь к своему военному опыту, советские пленные рассматривали концлагерь как новый фронт, предпринимая все возможные попытки противостоять врагу. В экзистенциальном смысле они стремились преодолеть состояние узника — объекта нацистской политики и вновь стать активным субъектом — борцом за свои права и права соратников. Если же борьба не имела успеха, то в попытках противостояния лагерной системе они хотя бы получали шанс умереть как свободные люди. Таким образом преодолевался тот предсмертный разрыв между заключённым и солдатом...»
То есть мотивом сопротивления советских военнопленных было не желание спасти свою личную жизнь, а ценностная борьба с нацизмом, чтобы не позволить ему превратить узников в вещь без воли и без права. Понимание этого чрезвычайно важно, так как стремление спасти только свою жизнь в концлагере, как правило, приводило не к сопротивлению, а к шкурничеству и коллаборационизму. А это в свою очередь всё равно приводило к гибели, пусть и немного оттянутой по времени, так как для нацистов все узники были приговорены к уничтожению. Вот почему авторы выводят закономерность: «Выжить в концлагерях в одиночку было в принципе невозможно». Тем более невозможно было в одиночку организовать сопротивление в концлагерях.
Побеги и восстания — это всего лишь верхушка движения сопротивления, единичные акции, как правило, к сожалению, обречённые на провал. Но сопротивление отнюдь не ограничивалось ими. В монографии приводятся другие формы сопротивления: подпольная агитация и передача сводок с фронтов, создание подпольных образовательных курсов, саботаж на предприятиях, порча деталей на заводах (в том числе военных!), сокрытие узников от лагерной администрации, уничтожение нацистских осведомителей, даже массовые забастовки (!) против ликвидации узников.
Особенно интересно использование лагерных госпиталей (ревиров), которые были задуманы немцами как места для убийств заключённых, проведения псевдомедицинских опытов. Военнопленные умудрились превратить их в центры сопротивления, так как немцы вынуждены были набирать туда заключённых в качестве медицинских сотрудников.
«В бараках госпиталей узников прятали от отправки в другие концлагеря, от уничтожения в газовых камерах. В них проводились нелегальные собрания подпольных комитетов. В ревире организовывались концерты или политические выступления. Наконец, именно с помощью врачей-узников уничтожались те заключённые, которые в той или иной форме сотрудничали с лагерной администрацией». Кроме того, участники сопротивления использовали госпитали для подмены номеров узников, что, кстати, было сделано и для Девятаева перед тем, как его отправили в Узедом.
Одним из главных направлений деятельности сопротивления в концлагерях была защита самых слабых и обессиленных узников, которых нацисты сжигали первым делом. Подпольщики устраивали акции, когда более сильные узники делились своей пищей и отдавали её изнемогающим детям и женщинам. Они прятали их от самых тяжёлых работ, скрывали детей и женщин от лагерной администрации. Так, в Бухенвальде советские военнопленные перед освобождением концлагеря сообщили узникам-евреям о скорой принудительной эвакуации, скорее всего, для их уничтожения и предложили им места, где можно было укрыться от облавы — в результате немцы из 426 евреев вывезли только 150. Всё это наши пленные делали под риском смерти, так как гестапо при обнаружении таких заговоров тут же уничтожало всех причастных.
Сопротивлению требовалась очень хорошая конспирация и они её организовали. По воспоминаниям одного из подпольщиков концлагеря Биркенау, «подпольная организация была построена по цепной системе, так что при любом несчастном стечении обстоятельств, при всяком отдельном срыве или даже провале организация в целом оставалась неуязвимой. Никто не мог ее открыть, ибо никому она не была известна. Каждый знал только несколько человек, а членам руководящего центра ведома была лишь своя группа команд и блоков». И это в условиях, когда, казалось бы, кроме физического выживания человек ни о чём думать не может!
Когда узнаешь все эти подробности, то понимаешь, что в концлагерях шла настоящая борьба с нацизмом — огромного масштаба процесс, который ежедневно требовал от участников невероятной силы духа. И при том что в сопротивлении в концлагерях участвовали разные народы, именно советские русские люди, в особенности офицеры, показывали чудеса самоотверженности и героизма, тем самым вдохновляя других узников на борьбу.
Вот как об этом вспоминал польский узник Нойенгамме Богдан Суховяк:
«В том же 1944 году пытались бежать трое русских. Я не уверен в их именах, но думаю, что это были Дударь, Солодников и Ахмедзян. Через несколько дней они были пойманы и жестоко избиты при допросе. Возможно, они сопротивлялись, так как эсэсовцы были поцарапаны и имели свежие раны. Заключенные с завязанными руками были доставлены к виселице, в центре аппельплац. Узников выстроили перед блоками, и они должны были наблюдать, как эсэсовцы затягивают петли на шеях советских солдат. Офицер СС начал зачитывать приговор, но не закончил, так как один приговорённые к смерти громко закричал по-русски: «Вешай нас быстрее! Всех не перевешаешь! Да здравствует Советский Союз!» Лагерфюрер Туман не стал ждать окончания приговора и заорал: «Быстрее, быстрее!». Подставка под ногами приговоренных была выбита, и советские солдаты повисли на верёвках. Поведение этих русских произвело в лагере большое впечатление».
Поведение это называется настоящим чувством свободы, которое преодолевает страх смерти и позволяет бороться со злом даже в адских условиях концлагеря.
Проявление невероятного духа советскими русскими военнопленными в концлагерях — вот что должно стать предметом внимательного изучения и, конечно, преклонения.
РМ
Свежие комментарии